Абстрактная аксиома о том, что неудовлетворенность в природе человеческой и что человек рожден,
чтобы быть счастливым, будучи при этом несчастным, в данный момент стала
неприятно конкретной, получив душу и возможность колко пульсировать. Свой
блаженный кошмар создаешь себе сама, хотя временами пытаешься малодушно
переложить это творение на хребет случая или обстоятельств.
Жизнь румяным колобком катится по наклонной. Все – прах
воспоминаний.
Июнь. Шероховатый запах раскаленного асфальта. Мимо столиков
летнего кафе дефилируют озабоченные расплавленные горожане. Откуда-то справа –
он. Подходит. Спрашивает: может, познакомимся, очаровательная? Вид
распутно-нагловатый, улыбка гангстера в тридцать два зуба, косовато-невинный
взгляд с прищуром, манеры опустившего художника. Мечта?.. Идеал! Как и
положено, возмущенно соглашаешься.
Два момента – и понимаешь: это – навсегда. Немного обидно,
что все-таки приручению поддаешься. Но вот настороженная восторженность
поглощается банальным экстазом. Профессионально тонешь в луже сладострастия:
касания рук, от взглядов – ожог.
Припоминаются какие-то беспомощные огрызки действительности.
Кинотеатр. Слащаво-пустой и яркий фильм воспринимаешь через наркотик того же
банального экстаза, смахивая его потные руки со своих колен. Претенциозные
грязные клубы с его клешнями-объятиями и алкогольным перегаром. Апофеоз
священного самозабвения. И абсолютно телесное чувство счастья, будто
наполняешься до отказа кипящим растопленным маслом.
Дальше и дальше.
Как противно, что треклятое время не стоит на месте.
Азартно несутся полгода, и незнакомая утробная опустошенность
становится знакомой и занудливой, самозабвение агонизирует уколами переваренных
отяжелевшим рассудком впечатлений, слов, будней. Наркотик выходит, растопленное
масло счастья остывает. Да и постепенно его становится все меньше и меньше, и
оно приобретает прогорклый и похмельный вкус после праздничного дня.
Это – не разочарование. Это – не раздражение. Это – изысканно
приправленный мышьяк. Это – трезвонящее «почему?».
Рвешь на себе волосы, кусаешь губы в проклятиях лицемерной
верной вечной любви. И ненавидишь то себя, то его, то… Как жаль! Что за штука –
жизнь? Что за…
Чувства больше, чем труп, они уже кости? Нет проблем! Как
погорелец, собираешь с достоинством оставшееся, смахиваешь пепел со старых,
исчезнувших было и вновь обнаруженных вещей, которые огонь пощадил, и желаешь
твоему бывшему всего-всего, захлопывая дверь. Такие сборы трудны и слезливы
только в первый раз.
Раз и навсегда теперь на подобных сборах ставишь жирнющий
крест. Знаешь потому что: он – идеал. Это значит: лучше его на свете нет,
искать бессмысленно. Он слишком тебе нравится, чтобы играть роль погорельца.
Он слишком нравится своим неотразимым изнеженным лицом-амебой
со вздернутым носом. Он слишком нравится телом подростка-хулигана. Он слишком
нравится странностями характера, привычкой нецензурно выражаться, цинично
резюмировать и музицировать в клозете. Он слишком тебе нравится. До умиления.
Он – это тот самый ОН. Он – всегда, до самой смерти. А истеричный смех и слезы
в подушку необъяснимы, непонятны, невозможны.
Пройдет еще полгода, и
медитирующая депрессия станет самым обычным состоянием. Калейдоскоп мироздания
отказывается больше вертеться и складывать новые и новые умопомрачительно
красочные мозаики. Рисунок замер, краски выцвели. Умирание.
Жизнь румяным колобком катится по наклонной. Все – прах
воспоминаний.
Июнь. Шероховатый запах раскаленного асфальта. Мимо столиков
летнего кафе дефилируют озабоченные расплавленные горожане.
Комментариев нет:
Отправить комментарий